О способе победы над смертью: русская идея.

(Его осознание у Н. Федорова, Вл. Соловьева, В. Розанова)

Алексей Смельчаков, Smelchakov[@]mail.ru , http://www.corbao.narod.ru

 

 «Если бы Я не пришёл и не говорил

им, то не имели бы греха; а теперь

не имеют извинения во грехе своём»

(Иоанн 15,22).

Есть способ победы над смертью, и он очень простой. Он всегда находится у нас перед глазами, но мы его не различаем.

Первый вопрос, который стоит сейчас перед нами, – как нам сказать всё то, что мы имеем сказать? Нам ясно, например, что это не может быть просто объективно-научным изложением некого материала. Дело в том, что то, о чём пойдёт дальше речь, не было изначально получено в результате каких-то научных исследований с привлечением специального списка литера­туры по теме, а было получено непосредственно из собственного опыта и размышлений.

Это важно сказать. Потому что когда наши собственные свободные исследования по разным аспектам нашей темы были уже в основном закончены, то мы столкнулись именно с этой трудной проблемой: как же о чём-то подобном вообще можно начать говорить? И здесь возникла острая необхо­димость в опоре, в традиции.

Нам, конечно, было уже известно, что нечто подобное нашей теме обсуждалось   в   русской   религиозной   философии.   Более  того,   книги   Н. Фёдорова, Вл. Соловьёва и В. Розанова были одними из наших первых философских впечатлений. Но именно это раннее знакомство с ними, когда сразу хотелось многое узнать, и сыграло свою отрицательную роль, потому что по-настоящему впечатление тогда произвёл только В. Розанов, а Вл. Соло­вьёв и тем более Н. Фёдоров показались уж слишком архаичными. Однако как потом выяснилось, наоборот, это их читатель был тогда уж слишком прогрессивным и пропустил у них самое главное.

Итак, начнём сначала. Наша тема – смерть и её преодоление. Эта тема, однако, не есть изначально просто некая тема для научного иссле­дования, а есть прямо тема нашей собственной жизни, жизни каждого из нас. Это вопрос о смысле нашей жизни, и в юности он встаёт перед всяким человеком, явно или полусокрыто, а именно как выбор занятия, профессии, жизненного пути вообще. Встала однажды такая проблема и перед нами.

Нам казалось тогда, что поскольку впереди нас ожидает смерть как полное уничтожение навсегда (так, по крайней мере, научило нас атеистическое школьное воспитание), то единственным выходом из этой ситуации для нас остаётся – стать великим человеком: художником, писателем или поэтом, чтобы бессмертными были если уж не мы сами, то хотя бы наши тво­рения. Нам даже и в голову тогда не приходило, что ввиду возможности абсолютной смерти человек может сделать вполне «оправданно» и противо­положный выбор, то есть стать не неким великим человеком, что ведь дале­ко не каждому по силам, а самым что ни на есть последним негодяем, пос­кольку абсолютная смерть для всех нас всё списывает. Добро ты делал в своей жизни или зло, да и вообще делал ли что-нибудь или ничего не де­лал, был ты или не «был» – для абсолютной смерти это всё одно, она всё заранее уже выровняла. У Достоевского, например, подобные мысли выраже­ны следующими словами, которые часто не совсем правильно понимают: «Без Бога всё позволено». «Без Бога» значит здесь то же самое что и: без воз­можности действительного бессмертия.

Эти мысли ещё не приходили нам тогда в голову, но что-то неладное с выбором «стать великим человеком» всё-таки чувствовалось. Чувствова­лось, что с этим выбором из тупика проблемы смерти мы всё-таки по-насто­ящему не выходим, и на душе всё равно оставалась какая-то тяжесть. Эта последняя должна была, однако, как-то разрешиться. Так оно и случилось.

Размышляя тогда о смысле своей жизни, о своём будущем великом предназначении, и выбирая между поэзией и прозой, однажды на улице пришлось нам пройти мимо одного пьяненького, в пыли и грязи, еле стоящего на ногах человека. И тут поразила одна мысль и жалость какая-то, что ведь если есть настоящий смысл в твоей жизни, то он ровным счётом ничем не может отличаться от смысла жизни этого вот жалкого человека, потому что и он и ты – люди. Смысл жизни (если он, конечно, есть) человека во­обще, то есть всех нас вместе, важнее и первичнее собственного смысла жизни каждого из нас; потому что только если имеет место этот общий смысл, только в этом случае и смысл нашей частной жизни тоже имеется. Смысл жизни каждого из нас, и малых и великих, вторичен по отношению к этому общему смыслу. Понятно, что свой собственный смысл жизни человек выбирает как некий жизненный путь, как своё предназначение, а что же тогда означает общий смысл? Ясно тогда было только одно: для того что­бы понять это, понадобится немало времени и знаний и терпения, конечно. А пока занятия литературой и искусством продолжились, ведь и они были не чем иным, как познанием мира. Однако «бомба» для духовного переворо­та была уже здесь заложена.

Пришло в Россию удивительное время, когда стали свободно издаваться ранее запрещённые авторы. Уже первые философские книги, с кото­рыми мы в это время познакомились (а это были книги Н. Бердяева) буквально нас поразили. Оказалось, что по большому счёту художественная литература, искусство и критика по сравнению с философией, с общим взглядом на мир, буквально ничего не знают и не понимают в этом мире, пребывая в полной слепоте ко всему существенному в нём, в самодовольной уверенности в том, что искусство есть некий непосредственный конкретно-синтетический способ понимания мира и потому самый лучший. Так они думают – и Бог с ними. Нам же теперь было совершенно ясно, что даже и по отношению к одной-единственной не самой великой, прочитанной нами, философской книге, мы до сих пор просто пребывали в темноте и наивности детской непосредственности. «Поэты много врут», – сказал Аристотель. Теперь было понятно, о чём он говорил.

Всё наше довольно продолжительное увлечение литературой и искусством «в один день» закончилось, а вся наша прежняя жизнь рухнула. А значит, рухнули и все наши планы на жизнь. Теперь нужно было начинать всё сначала. Мы начали изучать философию и, конечно же, имели теперь возмож­ность убедиться в правоте нашего первого от неё впечатления. Философ­ское познание мира продолжалось у нас уже несколько лет, многое получа­лось, и уже начали грезиться лавры некого великого философа, наподобие Хайдеггера (вместо соответствующих – художника), пока однажды нас не на­стигло уже знакомое нам ощущение бессмысленности того, чем мы заняты. Ну станешь ты великим художником или философом – всё равно же смерть придёт за тобой, как и за каждым из нас. Те произведения, которые ос­таются после нас, – это ведь иллюзия бессмертия.

Понятно, что подобные мысли могли возникнуть у нас только потому, что до сих пор мы всё ещё продолжали оставаться "атеистами". Но мы, собственно, и не могли просто безоглядно уйти с головою в религиозную веру, как это делали в то время по моде многие вокруг нас. Впрочем, были и ве­ликие примеры обращения в веру: почти все русские религиозные мыслители начинали с атеизма. Или вот Блез Паскаль, например. Так или иначе мы попали в духовный тупик, из которого нужно было искать выход. По край­ней мере одно было ясно: нужно вести не иллюзорную борьбу со смертью в виде только философского, отвлечённого познания основ бытия, а прямо искать путь для непосредственной борьбы с нею.

Конечно, религия, и в первую очередь и конкретнее других религий христианство, давала нам ответы на наши вопросы; и особенно важным было то, что она давала ответ именно на вопрос об общем смысле бытия челове­ка: предопределена победа над смертью как таковой и будет воскресение всех умерших. Нам, впрочем, необязательно было безоглядно принимать этот ответ христианства за догму, а можно было просто принять его сна­чала только как предположение, чтобы в свободном размышлении попытаться выбраться из духовного тупика, в который мы попали; по крайней мере, другого выхода из него не было видно. Так мы и сделали. Мы стали думать.

Если христианское Откровение истинно и имеется предопределённая возможность победы над смертью, то, значит, существует от века и способ победы над ней. Этот способ тогда должен всегда находиться у нас перед глазами, так же как, скажем, любой научный закон до своего открытия. Ведь закон всемирного тяготения, например, существовал всегда и до того, как Ньютон заключил его в свои формулы: яблоко всегда падало на землю. И здесь, со способом победы над смертью, должно быть то же самое, но только в исключительном, метафизическом смысле. Способ победы над сме­ртью – это Закон над всеми другими законами, это Закон бытия человека как такового.

Чтобы победить смерть, найти способ победы над нею, сначала необходимо, однако, узнать своего врага «в лицо», чтобы понять, как про­тив него нужно действовать. И вот тут-то сразу открывается неожиданное.

Дело в том, что, собираясь победить смерть человека как таковую, мы не предполагаем ведь просто воздействовать на конечное бытие челове­ка, с тем чтобы это бытие сделать бесконечным. Бытие бессмертных – это не есть просто продолженное до бесконечности бытие смертных. Бессмерт­ные от смертных отличаются в принципе. Между бытием одних и бытием дру­гих разница метафизическая, а не просто количественная. Воздействие на бытие смертных – это целиком посюсторонний образ действия человека и является прерогативой науки, а не метафизики. Наука же может дать чело­веку в лучшем случае долголетие, но не бессмертие. Если же она и зама­хивается дать именно последнее, то это ещё никак не означает, что она к этому способна. Замахиваясь на то, что к её сути (возможности) не принадлежит, она вынуждена тогда давать только одни суррогаты бессмер­тия. Клонирование, например.

Итак, победить смерть – это не означает то же самое, что отодви­гать (оттягивать) конец бытия человека как можно дальше, воздействуя тем или иным образом на это его бытие. Но тогда получается, что, для то­го чтобы победить, уничтожить смерть как таковую, нам нужно воздейст­вовать не на конечное бытие человека, а действовать непосредственно против его небытия как такового. Однако разве это не нелепо?

Как можно бороться с тем и уничтожить то, что само по себе есть небытие, ничто? Разве можно бороться с ничем? Как воздействовать на ничто?

Борьба с ничто, с ничем – это ведь борьба даже не с ветряными мельница­ми, которые есть всё-таки что-то, бытие. Одним словом, из одного, духов­ного, тупика мы попали в другой, теоретический (логический), не лучший, чем первый. Однако назад нам пути уже не было, ведь нас ожидало там не что-нибудь, а бессмысленность бытия. Значит, нужно было искать выход только впереди, а именно выход из логического тупика.

Борьба с ничем выглядит нелепостью. Но если есть смысл в бытии человека вообще (а именно это единственное условие было положено в основание нашего размышления, то есть предопределённая возможность бессмертия человека), то борьба с Ничто каким-то образом должна быть возможна. Каким же?

Может быть только один выход. Этому самому ничто должно быть что-то тождественно, а именно некое бытие, на которое, соответственно, и можно направить наше действие. Что же может быть тождественно небытию как таковому, смерти? Только одно – рождение. Не наше собственное, конечно. И не каждого из нас в отдельности. А рождение как таковое. И вот это уже совершенно очевидно: новые рождённые поколения вытесняют, «уби­вают» своих родителей. Вернее, сами же родители «убивают» себя, рожая себе замену; и не только себя, но и своих родителей, которые в это вре­мя, то есть время рождения поколения внуков, как правило, ещё бывают жи­вы. Вина детей перед уходящими в небытие родителями была исходной темой для «Философии общего дела» Н. Фёдорова.

Итак, рождение и смерть как таковые тождественны. Самое важное в этом тождестве то, что оно не только выявляется, но и на самом деле имеет место именно ввиду того условия и на том основании, что у чело­века как такового имеется предопределённая возможность бессмертного бытия как его конечная историческая возможность. Это значит, что Способ победы над смертью есть не что иное, как совместный, всеобщий и одновременный отказ от рождения новых поколений, и этот отказ не будет означать уничтожения человечества, а, напротив, будет означать его ме­тафизическое преображение. Собственно, вопрос о предопределённом основании бытия человека мы уже рассматривали в другой нашей работе в рамках решения специальных философских проблем. Там мы шли от анализа фактических структур бы­тия человека к выявлению необходимого основания его бытия, то есть предопределённого человеку бессмертия; здесь же, наоборот, из явно предположенного основания (но положенного нами не произвольно, а из необходи­мости жизненной духовной ситуации) мы открываем теперь структуру тож­дества рождения и смерти как таковых в бытии человека как такового.

Способ победы над смертью, который нам открывается в строгом логическом размышлении, может, конечно, открываться и вполне непосредст­венно в интуиции. Именно таким образом он и был открыт в русской рели­гиозной философии в 19 веке.

Впервые его увидел Николай Фёдоров в связи с разработкой своего научно-фантастического проекта «воскрешения отцов». Но в более реалистичных чертах этот способ был выражен уже Владимиром Соловьёвым в 90-е годы, на которого идеи Фёдорова произвели сильное впечатление. В своей работе «Оправдание добра» Соловьёв писал: «Полагать же, что проповедь полового воздержания, хотя бы самая энергичная и успешная, может преж­девременно прекратить физическое размножение человеческой природы и при­вести её к гибели, есть мнение столь нелепое, что по справедливости сле­дует усомниться в его искренности. Едва ли может кто-нибудь серьёзно бояться опасности для человечества именно с этой стороны. Пока для об­новления человеческого рода необходима смена поколений, охота к произ­ведению этой смены, наверное, не оскудеет в людях. Во всяком случае тот момент, хотя бы он – per impossibile (вследствие невозможности (лат.) – А. С.) – наступил завтра, когда все люди окончательно победят в себе плотскую похоть и станут вполне целомудренными, – этот самый момент и будет концом исторического процесса и началом «будущей жизни» всего че­ловечества, и, следовательно, само понятие о «преждевременном» прекраще­нии деторождения в силу проповеди целомудрия есть чистейшая бессмыслица, изобретённая лицемерами: ну кто же когда-нибудь, отдаваясь плотскому влечению, думал этим обеспечить будущность человечества?» (I, 148).

Здесь мы должны сделать одну важную оговорку. Способ победы над смертью можно и нужно понимать в двух разных смыслах, узком и широком. В узком смысле способ, о котором говорили Вл. Соловьёв и Н. Фёдоров и о котором уже сказали и мы, – это один и тот же способ, и он очень прост: прекращение рождения как такового означает и прекращение смерти как таковой. Однако вопрос о том, как же этот способ должен быть осуществлён и что для этого нужно, то есть вопрос о пути его осуществления, и будет пониманием способа победы над смертью в широком смысле.

Так, например, Вл. Соловьёв полагал, что для того, чтобы произо­шло прекращение рождения новых поколений, человечеству нужно сначала пройти эволюцию в разных аспектах своего бытия и прежде всего в нравственно-аскетическом отношении. Путь к спасению он видел в индивидуаль­ном самосовершенствовании личности, которая свободно, но под влиянием соответствующего воспитания, подавляет в себе все плотские желания и в первую очередь половое влечение. Соловьёв как религиозный мыслитель считал, что борьба со смертью – не иллюзорная, а настоящая – всегда уже исторически шла как санкционированная свыше в качестве монашества. Этос монашества как личного спасения и как указателя истинного пути, по его мнению, должен быть распространён на всё человечество. Нужна только эволюция этого способа, перенесение его в мирскую жизнь в качестве ис­тинного брака, в котором супруги есть подлинно любящие друг друга, то есть сознательно отказывающиеся от деторождения, ведь последнее убьёт их обоих. Родить – это значит убить и себя и своего любимого человека, убить саму любовь. Основательную аргументацию в пользу истинного брака Соловьёв приводит в своей работе «Смысл любви».

Вл. Соловьёв, однако, не считал деторождение абсолютным грехом: поскольку на каком-то онтологическом основании держится же родительская любовь к детям и особая эстетическая прелесть детей вообще. Он объяснял относительное добро деторождения тем, что ведь до спасения, до конца истории ещё нужно посредством того же деторождения сначала дойти, чтобы в конце концов его отменить. «Вот разрешение рокового противоречия: зло деторождения может быть упразднено самим же деторождением, которое через это становится добром» (I, 228).

Хотя Вл. Соловьёв был убеждён в том, что история человечества уже исчерпала себя и подходит к концу, но в то же время он видел, что для осуществления победы над смертью, то есть победы по пути эволюции полового аскетизма, понадобится ещё какое-то время. Видел он и необходимость в более высоком уровне социально-экономических условий и в объ­единении всего человечества для такой победы. Однако, как нам видится, Вл. Соловьёв не осознавал одного очень серьёзного препятствия на пути осуществления своего «проекта» спасения, кроме того, что вообще смотрел на нравственный прогресс человечества весьма оптимистично.

Постепенное, эволюционное расширение числа участников этого «проекта» борьбы со своей «половой похотью» неизбежно вело бы к постепенному снижению рождаемости вообще, и такое постепенное ее снижение не мог­ло бы не обеспокоить людей по поводу вымирания их этноса, нации или народа (как, например, сегодня в России), и в этой своей обеспокоенности они, конечно, отвергли бы не только идею спасения как эволюцию челове­чества по пути полового аскетизма, но и вообще сам принцип победы над смертью как отказ от рождения как такового.

Более подробно с концепцией победы над смертью Вл. Соловьёва можно познакомиться, прочитав его «Оправдание добра»; мы же здесь не хотим входить в детальный разбор работ мыслителя и не ставим своей целью выявление его заблуждений, а просто хотим увидеть способ победы над смертью более реалистично, по возможности без того утопического налёта, который неизбежно его сопровождает. Мы хотим показать другим, как он нам на сегодня представляется.

Так, например, на сегодня для нас совершенно очевидным является тот факт, что отказ от рождения новых поколений не связан напрямую с аскетической половой нравственностью. Иметь сексуальные отношения и рожать потомство, при современном широком распространении контрацепции, – это уже далеко не одно и то же. Вл. Соловьёв, конечно, слишком много «требовал» от человечества, ожидая от него превращения во всемирное мо­нашество, ведущее борьбу с собственной «половой похотью». Этим (утопическим) «требованием», однако, решался, как он полагал, вопрос о свободе выбора человеком пути спасения: ведь путь полового аскетизма, конечно же, можно выбрать только сознательно, то есть свободно. Но, как можно теперь видеть, и прямой отказ от рождения потомства без аскетизма яв­ляется ничуть не менее сознательным и свободным. Таким образом, оказывается, что никакой специфической нравственной эволюции от человечества не требуется, и значит, победа над смертью (отказ от рождения) это со­бытие если и не сегодняшнего дня, то, во всяком случае, завтрашнего.

В чём же заключаются реальные трудности и каковы препятствия на пути к действительному преодолению смерти? Их несколько. Во-первых, это необходимость уверенности человека в том, что отказ от рождения не бу­дет означать конца, вымирания человечества. Этот вопрос самый главный и подлежит в дальнейшем обсуждению в разных аспектах. Во-вторых, это необходимость всеобщности и одновременности отказа от рождения или, по крайней мере, подавляющим большинством человечества. Здесь мы имеем дело, кроме вопроса об уверенности человека в позитивных последствиях отказа от рождения, ещё и с вопросом организационным, решение которого, на самом деле, является не таким уж трудным, как это может показаться на первый взгляд. В-третьих, это необходимость убеждения тех социальных групп, которые будут иметь основания для самого упорного сопротивления победе над смертью, а значит, и поиск необходимых для этого доказатель­ств.

Этот третий пункт, хотя и кажется по форме частным случаем по сравнению с двумя первыми, но далеко не является таковым по существу. Поэтому и начнём обсуждение с него.

Нужно признать, что самое упорное сопротивление отказу от рожде­ния нам следует ожидать, конечно же, не столько от того или иного народе или от представителей тех или иных религий, при всей разнице учений последних о бессмертии, сколько от той части человечества, которая в большинстве своем счи­тает деторождение и воспитание детей, главным смыслом своей жизни. Речь, разумеется, идёт о женщине вообще. Именно ввиду ожидания сопротивления с этой стороны идея победы над смертью необходимо должна выглядеть утопичной. Препятствие кажется вообще непреодолимым, но разумно устроен этот мир, и выход есть.

Конечно, можно было бы настаивать на том, что такое приобретение, как бессмертие, требует от человека и соответствующей, то есть безусловной жертвы: не больше и не меньше как пожертвование самим смыслом этого мира. По существу так оно и есть: жертва предполагается та самая – де­торождение. И всё-таки, как нам видится, есть смягчение, послабление для человека в принесении этой жертвы.

Н. Фёдоров и Вл. Соловьёв справедливо полагали, что прекращение рождения как такового является не просто и не только победой над смер­тью, но также и открытием возможности воскрешения умерших поколений. Рассуждая по-научному натуралистично и имея в виду закон сохранения энергии, они видели, что энергия, уходящая на родотворение, с отказом от рождения не может куда-то бесследно исчезнуть, а, будучи перенаправленной, станет той самой силой, которая даст всю полноту бессмертия человечеству, то есть не только поколению, существующему на мо­мент отказа от рождения, но и всем ушедшим поколениям. Ведь их уход был связан с действием именно этой силы, определённым образом направленной.

Воскрешение умерших, это чудо из чудес, как нам теперь видится, будет совсем не тем, чем его представлял себе Н. Фёдоров (и которое, по трудности проблемы, разумно обходил молчанием Вл. Соловьёв), не раскапыванием и собиранием кладбищенского праха умерших и соединение с помощью науки частиц этого праха в новые тела, а будет заново рожде­нием ушедших поколений через пробирку; ведь вся генетическая информация о них находится в нас, их потомках. Н. Фёдоров, без сомнения, прав здесь был только в одном: без науки в деле воскрешения умерших нам не обойтись. Но правда также и то, что воскрешение умерших как реальная возможность откроется человеку только после того, как будет побеждена смерть как таковая, то есть прекращено рождение как таковое. Это последнее есть, так сказать, рождение-вперёд, и его прекращение даст, соответственно,  рождение-назад, воскрешение, но только даст как именно воз­можность, а не спонтанный, некий новый природный процесс, потому что чтение генетической информации и рождение через пробирку ушедших поко­лений это уже есть процесс, человеком управляемый.

Ввиду последних достижений науки, например прочтения всего в целом генома человека или осуществления того же клонирования, и возможность прочтения генома каждого человека как иформациии для воскрешения его предков не кажется уже чем-то нереальным и фантастическим.

В пророческих видениях Апокалипсиса Иоанна Богослова мы находим подтверждение наших мыслей. Воскрешение умерших (сначала только лучших из них) начинается там сразу же после победы над смертью. Однако массовое воскрешение осуществляется только спустя тысячу лет, что, видимо, и говорит об управляемости этим процессом. С чем будет связано отсутствие возможности воскрешения сразу же всех умерших, мы, конечно, сегодня можем только догадываться. Возможно, и здесь снова прав окажется Н. Фёдоров, предполагавший, что перед человечеством неизбежно встанет проблема расселения воскрешённых и, соответственно, задача освоения космического пространства и обживания новых планет. Но вот нам почему-то кажется, что представления о тесноте нашей планеты Земля для размещения на ней существующего и всех ушедших поколений слишком сильно преувеличены. Места хватит всем. Во-первых, потому что население Земли в прежние века не было таким же большим, как сегодня и в 20 веке. Оно было значи­тельно, в разы, меньше. Во-вторых, ведь вряд ли новому человеку, новой его бессмертной природе понадобится пропитание в том же смысле, что и смертному, а значит, не нужны будут и те обширные сельскохозяйственные угодья, которые занимают столько места. Вообще Земля из сегодняшней сети городов вполне может стать одним большим городом, в котором всем хватит места. Впрочем, проблема расселения воскрешённых поколений сегод­ня есть далеко не самая насущная наша проблема, соответственно, нужно её нам теперь оставить ради решения более важных проблем.

Итак, как мы полагаем, вместо рождения-вперёд, то есть при усло­вии отказа от него, человек получит возможность рождения-назад, которое, конечно, будет не просто и не только утешением для женщины в принятии ею решения об отказе от рождения-вперёд, но и универсальной возможностью бессмертного человека иметь своё бессмертие. Мы имеем в виду то простое обстоятельство, что бытие бессмертным не означает то же самое, что и быть неуязвимым, избавленным от возможности случайной гибели. Ведь стать бессмертным не означает – стать «каменным» и в случае, напри­мер, падения с высоты, не разбиваться. Однако универсальная возможность рождения-назад всегда гарантирует бессмертному по природе его бессмер­тие, то есть всякий раз заново родиться через пробирку.

Рождение-назад, конечно, нельзя понимать как в буквальном смысле течение назад времени. Существо времени (об этом говорится в нашей философской работе) связано с предопределёнными возможностями бытия вооб­ще, с развитием. (Время как таковое, например, не является причиной смерти). Поэтому и для бессмертного человека уготована новая история и прогресс как осуществление его собственных предопределённых возможностей.

Скажем теперь несколько слов о возможной организации всего «Об­щего дела». Как нам теперь видится, «Общее дело», поскольку оно и было начато, замысливалось как такое, в России, то и сегодня и в будущем оно должно оставаться по преимуществу русским делом и русской идеей. Именно Россия в её чистой, свыше ей уготованной сути должна в этом деле повести весь мир за собой.

Чтобы победа над смертью могла произойти, отказ от рождения как такового должен быть всеобщим и одновременным. Вряд ли даже при самом широком, мировом обсуждении вопроса о бессмертии и «Общем деле» люди разных народов и вероисповеданий могут сначала о них договориться, чтобы потом исполнить. Поэтому ход «Общего дела» нам видится другим.

Если принятие решения об отказе от рождения в качестве сразу всеобщего ре­шения выглядит нереалистичным, то, значит, к этому решению нужно идти, наоборот, от частного к общему. Ведь в конечном счёте такое решение будет решением каждого человека в отдельности, а не неким, скажем, конфессиональным соглашением. (Значение церквей, конечно, должно быть огромным, но в особом смысле.) Поэтому на уровне международном сначала одна страна, как пример для других, может отдать за него свои голоса, приглашая тем самым другие народы присоединиться к ней. Разумеется, присоединиться к решению, а об исполнении этого решения ещё речи нет. После того как перевес присоединившихся народов будет подавляющим, их частные решения могут уже получить форму единого закона, который в за­ранее оговоренные сроки должен будет вступить в силу, то есть быть ис­полнен. Этим примером для других народов в принятии решения о бессмер­тии, конечно же, должна стать Россия.

В настоящей статье мы пытаемся говорить по возможности кратко, то есть только о самом главном, не вдаваясь в излишние подробности. (Формат Интернета!) Мы уже сказали выше, что вопрос об уверенности человека в том, что отказ от рождения не будет означать конца, вымира­ния человечества, а будет, наоборот, обретением бессмертия, является самым важным. Доказательства, которые бы дали такую уверенность челове­ку, могут быть разными. Для одних, например верующих людей, убедитель­ными могут оказаться только доказательства религиозно санкционированные, то есть канонические пророчества и их толкование, для других – опреде­ляющим будет философское обоснование способа победы над смертью, третьи – предпочтут широкие позитивные исследования фактического мате­риала, который предоставляет нам историческое бытие человека и смысл которого может быть адекватно понят, только если нам заранее известен закон тождества рождения и смерти как таковых, известно, что он являет­ся именно законом, то есть бытием априорным, предопределённым.

Для первых двух названных случаев возможного доказательства идеи бессмертия мы кое-что уже сделали и, конечно, ещё будем делать. Для третьего же случая мы только еще предполагаем опубликовать наши исследования о происхождении ранних форм религии, о смыслах, лежащих в основании мифологии и культуры вообще.

В подзаголовке настоящей статьи мы заявили о том, что к осозна­нию способа победы над смертью, кроме Н. Фёдорова и Вл. Соловьёва, принадлежит также и В. Розанов. Нам могут возразить, что ведь как раз В. Розанов и был тем мыслителем, который, исследуя метафизику пола, половых отношений, буквально провозглашал культ рода, деторождения, семейного чаепития с вареньем и т.п. Всё это так. Более того: в защите семейных цен­ностей он мог доходить даже до крайностей.

Вот, например, в одной из лучших своих работ о христианстве, в «Людях лунного света», В. Розанов какими только словами не поносит безбрачие и его проповедников. Особенно достаётся некому г. Фози, статью которого Розанов подробно комментирует. На самом же деле своей критикой он метил намного выше, в «Оправдание добра» Вл. Соловьёва, последователем которого и был г. Фози.

В «Людях лунного света» Розанов не мог на­прямую отзываться резко о концепции победы над смертью Вл. Соловьёва, своего друга, к тому времени уже почившего, но его последователям и единомышленникам достаются такие характеристики, как «детоубийцы», «Иро­ды», «проклятые содомляне», «дураки», «Скублинские» (кто такой – даже не знаем, – А. С.) и т.п. Чуть ли не на каждой странице – пассажи-при­мечания, наподобие следующего: «Вот! «Импотенция и скопчество есть наш христианский идеал». «И с прекращением рождаемости – мы успокоимся». Но чем человечеству сходить в могилу, лучше вы, содомитяне, в неё схо­дите». (2, 104). Или такой: «Да это, конечно, и есть завет и стимул монашества. Не прав ли я, давно начав крик: смотрите это идут погуби­тели человечества, злодеи в образе ангелов, пантеры в образе овец!». (2, 104). И в том же духе на протяжении всей работы. Но вот работа подходит к концу, все приоритеты уже защищены и высказаны, и на последних страницах «Людей лунного света» мы читаем: «Специальное Церкви на­чинается с монаха, пусть нечёсанного, пусть злого, совершенно невеже­ственного. Всё равно – он несёт в себе метафизическое зерно, которое ошеломляет нас новизной и странностью, которому мы удивимся и перед которым, как перед всяким дивом, можем преклониться». (2, 140), «"Нет супружества, семьи! И не надо!" В этом состоит не "что-нибудь" в хрис­тианстве, а всё оно». (2, 140), «Лютеранство, отвергшее монашество, по­теряло с ним и всякую метафизику: потому что одно иночество и составля­ет всю метафизику в христианстве. Всё прочее – рационально, объяснимо, обыкновенно». (2, 139).

А вот на следующий пассаж вряд ли мог отважиться даже и Вл. Соловьёв, избегая в своей концепции – вплоть до «Повести об Антихрис­те» – говорить о значении Мессии «второго пришествия». У Розанова же в окончании его работы читаем: «Пока держится принцип бессеменности, то хотя бы ни одного его исполнителя не нашлось – держится вся Церковь: ибо придёт ещё, придёт новый, придёт когда-нибудь, и исполнит этот при­нцип – и тогда восстановится разом вся Церковь в главной мысли своей, в главной задаче своей, в великой теме, в великом мотиве. Восстановится в особливом духе, которого нет в тысячах и миллионах счастливых семей. Нигде нет, кроме – кельи, монаха.

Суть этой мысли, или общее – этого духа, лежит в неодолимой уверенности:

"От бессеменности спасение!.."» (2, 142).

Три русских мыслителя Н. Фёдоров, Вл. Соловьёв и В. Розанов напоминают нам своим влиянием друг на друга трёх мыслителей древней Гре­ции: Сократа, Платона и Аристотеля. Например, Сократ как предтеча Пла­тона, никогда не записывал свои рассуждения, и они известны нам в основном через того же Платона. А Н. Фёдоров никогда не публиковал свои работы, и они были изданы только его учениками. Но еще задолго до их опубликования были известны Вл. Соловьеву и произвели на него сильное впечатление. Хорошо всем известно изречение Аристоте­ля, которым он определил своё отношение к философии Платона: «Платон мне друг, но истина дороже». Подобное же изречение мог произнести и В. Розанов о философии Вл. Соловьёва, но звучало бы оно, конечно, иначе. Видимо, так: «Люблю я этот мир и свою семейную жизнь, жену и детушек, но истина дороже, поэтому прав мой друг Вл. Соловьёв».

В окончании нашей статьи скажем теперь о самом насущном.

Сегодня многие чувствуют, что мы (всё человечество вообще) подходим уже к какому-то последнему рубежу. У одних это чувство присутст­вует как растерянность, уход в наркотики, тяга к суициду, у других – как культ грубых удовольствий, бесшабашное прожигание жизни, у третьих – торопливое и безоглядное желание поверить во что угодно и кому угодно. (Есть, конечно, примеры и осознанного обращения и глубокой веры.) Чет­вёртые, – пытаясь отогнать свою тревогу и полагая, что это ведь не они, а только весь мир сошёл с ума, пытаются, веря в свою образованность, цепляться за «научную картину мира», «общечеловеческие ценности», «гуманистические идеалы» и т.п.

Объединяет все эти случаи только одно – отсутствие или ускольза­ние смысла, смысла жизни: ведь смерть абсолютна, она всё равно всё сра­вняет и спишет; что тут поделаешь?!

Но вот наше слово: есть способ победы над смертью, и он очень простой. Он всегда находится у нас перед глазами, и мы теперь его различаем. Этот способ только один, других нет, никогда не было и не будет. И весь вопрос теперь только в том, когда мы будем способны его осуществить.

Может ли что-то теперь задержать его осуществление или, наобо­рот, поторопить? Да, после того, как он стал нам известен, мы, по сути, уже обречены на его скорое исполнение. Потому что с этим знанием мы одновременно попадаем в нравственную ситуацию нашей вины. Ведь если мы теперь знаем о тождестве рождения и смерти как таковых, о том, что всякое новое поколение, по сути, есть причина смерти поколения предшествующего, что одно уничтожает другое, и в наших силах это остановить, то разве имеем мы теперь право лить слёзы и горевать на могилах наших родителей; разве, рожая им внуков, мы не сами убили их. Когда мы не знали об этом, то не было на нас греха, но теперь мы знаем!

Конечно, и «узнав», мы можем продолжать старое и говорить себе: «Это неправда, все так делают и делали, а я что ж?»

Да, так делали, но не все (монахи). Да, так делают, но разве не видно, что что-то неладное происходит уже с самим полом вообще. Разве сама природа не отказывается уже плодить новых. Однополая, соотв. бес­плодная, сексуальная ориентация многих, небывалый никогда ранее уровень бесплодия у женщин и импотенции у мужчин, ментальные соображения людей иметь не более одного ребёнка, даже уже сообщество асексуалов, мирское монаше­ство, о котором мечтал Вл. Соловьёв, имеет место в нашей жизни и сайты в Интернете.

Однако весь этот спонтанный путь к бездетности приводит просто к постепенному падению рождаемости, особенно в России и Европе, а зна­чит, и не более чем к испугу правительств, что позволяет им пока ещё заделывать демографические пробоины «национальными программами» и «про­ектами» по повышению уровня рождаемости.

Победа же над смертью – это не спонтанный природный процесс, а исторический; и значит, человеку назначено принимать в нём сознатель­ное участие, то есть каждому из нас. Своим выбором, своим решением. Кто-то легко сделает свой выбор, кто-то – с трудом; кто-то выберет «Новый мир» и возможность для всех бессмертия, кто-то, наоборот, – бессмертие рода, свою личную смерть и смерть поколений. Кто-то скажет себе: «Подумаешь! Если суждено людям победить смерть, то все и спасут­ся, мы же пока будем рожать, как и всегда было, а спасатели человечест­ва обойдутся и без нас».

Наверное, так оно и будет; скорее всего – обойдутся. Но только нужно помнить вот о чём: так называемый «Страшный суд» никто ведь не отменял. Если уж исполнится то, что написано у пророков: победа над смертью и воскресение умерших, то нет никаких причин миновать нам и его. Разве и о нём не написано? Да и вообще, если бы конечная участь добра и зла была бы одна и та же (всем бессмертие!), то разве это не означало бы, что нет разницы между добром и злом? Но разница есть! Зна­чит, и участь их будет тоже разная. И как написано у пророков: отделит Бог агнцев от козлищ, одни пойдут налево, другие – направо; и получат все по делам своим: одни получат бессмертие, другие же – то, во что они, делая дела свои, всю жизнь свою верили: вечное небытие.

Неслучайно же, что в Апокалипсисе Иоанн Богослов видит, что мес­то «боязливых» находится там же, где и место всех прочих грешников, и даже называет «боязливых» первыми среди них: «Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов – участь в озере, горящем огнём и серою; это – смерть вторая» (Отк. 21, 8).

Для остальных же (думается, что для подавляющего большинства) Иоанн видит другую участь:

«И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло» (Отк. 21,4),

 

 

Примечания.

                    1. Соловьёв В. С. Соч. в 2 т. М., 1990, т. I.

                    2. Розанов В. В. Соч. в 2 т. М., 1990, т. 2.

 

Ответы на вопросы:

Вопрос: Что будет с остальной природой в случае отказа человека от деторождения?

Ответ: Бытие человека онтологически самое высокое в этом мире, соотв., любое другое бытие от него производно. То, что произойдет с бытием человека в целом, тоже самое случится и с бытием от него производным. Этого еще не понимал Н. Федоров, но уже понимал Вл. Соловьев, то есть понимал, что для победы над смертью никакой "регуляции" природы в целом не требуется: природа преобразится вместе с человеком, ведь человек ее средоточие, ее суть.

Вопрос: Если Способ победы над смертью меня убедил, то что мне теперь делать? Ждать Конца?

Ответ: Сила идеи бессмертия заключается в ее всеобщности. Поэтому нужно использовать все возможности, какие у Вас имеются, для ее скорейшего (ведь смерть каждый день собирает свой "урожай") и тотального распространения. Не ждите, как там у "них" получится. "Они" - это мы, это поколение избранных, которое никогда не познает смерти! От "них" восстанут все другие!

Вопрос: Разве можно сломить всеобщую силу рождения без противонаправленной ей силы аскетизма?

Ответ: Представление о том, что силу надо "сломить" силой, - это есть натуралистический рудимент нашего мышления. Ведь закон тождества рождения и смерти как таковых ясно же говорит: не будет рождения, не будет и смерти. И ничего не говорит о том, как должна достигаться всеобщая бездетность. Вопрос о "как" - это только вопрос о реальности или утопичности такого достижения.

Победа над смертью - это чисто нравственный выбор человека, а не аскетически-волевой.

Монашеский аскетизм не есть полнота осуществления Способа (Истины), а есть исторически обусловленное его выражение в качестве (если говорить объективно) сохранения и передачи Истины.

Вопрос: Непонятно все-таки, как человек станет бессмертным, прекратив рождение.

Ответ: Можно объяснить и через такой факт.

Во время войны и после нее Природа "знает", что мальчиков надо рожать больше, чем девочек, чтобы продолжать свое бытие. И так же она будет "знать", что рождение человека (а значит, ее становление, История) закончилось. Тогда единственный выход для продолжения (становления) ее бытия - бессмертие человека (не рода).